О нашествии Токтамышхана, султана Дештского и Туркестанского (См. изд. Manger'a I, стр. 64-70; Кальк. изд. 1818 г. стр. ***-***; эта глава издана и переведена также пок. Шармуа: Expedit. стр. 243-244 и 419-431.). Когда Токтамышхан, султан Дештский и Татарский, увидел, что произошло между Тимуром и султаном Хусейном (См. выше стр. 452, примеч. 1-ое.), то кровь сердца его вскипела и забушевала вследствие родства и соседства (с Хусейном). Приготовил он огромное войско и несметную рать, да двинулся на бой с Тимуром со стороны Саганака и Отрара; Тимур же выступил против него из Самарканда. Сошлись они оба на окраинах Туркестана, близь реки Ходжендской, т. е. реки Сейхуна; Самарканд (лежит) между двумя реками Сейхуном и Джейхуном. Между обоими войсками установился рынок военных дел, на котором между ними сбывались только товары боевые, и мельница войны не переставала вращаться до тех пор, пока не измолола войска Тимурова. В то самое время, когда войско его уже было разбито и звенья ратей его разошлись, вдруг подъехал человек, по имени сейид Берке, которому Тимур, (находясь) в крайней беде, сказал: «о мой почтенный сейид, мое войско разбито!» Но сейид ответил ему: «не бойся!» Потом сейид слез с коня своего, остановился, схватил горсть хрящу, (опять) сел на своего серого коня, пустил ее в лицо неприятелю-губителю и крикнул (громким) голосом своим: «ягы качды» (т. е. враг побежал!). Следуя этому храброму шейху, Тимур закричал то же (самое). Был у него зычный голос, точно как у (человека) созывающего верблюдов сильно жаждущих (и кричащего): джаут, джаут. И вернулись войска его (Тимура), как возвращаются коровы к своим телятам, и (снова) принялись за бой с своими противниками и супостатами. Но оставалось в войске его ни новичка, [457] ни старичка, кто бы ни кричал: «ягы качды». Затем они еще раз сделали общий натиск с дружным усердием и взаимным жаром. Рать Токтамыша отступила, обратясь в бегство, и по пятам ее следовали возвращавшиеся вспять (См. выше стр. 452 примеч. 2-ое.). Войско Тимурово наложило меч на них и, благодаря этой победе, подавало им пить чаши смерти. Захватили они (воины Тимуровы) имущество и скот (их), да забрали в плен и главных начальников, и свиту. За тем Тимур вернулся в Самарканд и устроил дела Туркестана и владений при реке Ходжендской...
О возвращении его (т. е. Тимура) из Диарбекра и Ирака, и о походе его в степи Кипчацкие; описание царей и владений их, да объяснение селений и путей их (Ed. Manger, I, стр. 348-382. Кальк. изд. стр. ***-***.)... Направился он (Тимур) в Дешт-Кипчак, усердствуя по части быстроты и спешности. Он (Дешт-Кипчак) царство обширное, обнимающее степи ужасные; султан его Токтамыш — тот самый, который в войне с Тимуром был во главе султанов мятежных, как знамя: ведь он первый, который выступил против него враждебно и, противостав ему в землях Туркестанских, сразился с ним, но был побежден при этом, как сказано выше, сейидом Берке. Страна Дештская называется Дешт-Кипчак и Дешт-Берке; на персидском языке дешт означает степь, а Берке имя приставочное в род. падеже. Он (Берке) первый султан, который принял ислам и развернул в ней знамена религии мусульманской; (до него) они (Кипчаки) были только идолопоклонниками и многобожниками, не знавшими ни ислама, ни правоверия. Некоторые из них до сих пор еще поклоняются идолам. В этот-то край он (Тимур) двинулся по дороге Дербендской, подвластной Шейху Ибрахиму, султану владений Ширванских... Другая причина похода его (Тимура) в эти владения, хотя бы в ней и не было надобности, заключалась в следующем: эмир Идику был у Токтамыша одним из главных эмиров левой стороны, (одним) из вельмож, избиравшихся во время бедствий для устранения их, и из людей здравомыслия и совета; племя его называлось Кунграт. У Тюрков (разные) племена и наречия, [458] как у Арабов. Заметив со стороны своего владыки перемену в расположении (к нему), Идику стал бояться его за себя и так как Токтамыш был свирепого нрава, то он (Идику), опасаясь, чтобы несчастие не застигло его внезапно, постоянно остерегался его и всегда был наготове бежать, коли увидел бы, что оно нужно. Он стал наблюдать и следить за ним, ухаживать за ним и льстить ему, но в одну из ночей веселия, когда звезды чаш кружились в сферах удовольствия и султан вина уже распоряжался пленником ума, случилось, что Токтамыш сказал Идику — а огонь разумения то потухал, то вспыхивал: — «(настанет) для меня и для тебя день, (когда) ввергнет тебя беда в нищету, придется тебе после трапез жизни поститься, и наполнится глаз существования твоего сном от действия гибели». Идику старался обойти его и стал шутить с ним, говоря: «не дай Бог, чтобы владыка наш, хакан, разгневался на раба неповинного и дал занять деревцу, которое сам насадил, или разрушить основание (здания), которое сам построил». Затем он (Идику) выказал наружно смирение, покорность, убожество и принижение, но, убедившись в действительности того, что он подозревал, он стал изощрять свой ум на счет спасения и употреблять на это в дело проницательность и сметливость, понимая, что если оставить без внимания свое дело иди отсрочить его, с тем чтобы подождать немного, то (им) займется султан. Он быстро проскользнул между свитою и слугами и вышел в сильном смущении, как будто хотел исполнить нужное дело, отправился в конюшню Токтамыша, в сильном не улегавшемся волнении, устремился на оседланного, породистого, быстроногого коня, стоявшего готовым на всякий несчастный случай, и сказал одному из слуг своих, в котором был уверен, что он не выдаст тайны его: «кто захочет застать меня, тот найдет меня у Тимура; не разглашай этой тайны до тех пор, пока не удостоверишься, что я перебрался чрез пустыни». За тем он, оставив его, уехал; хватились его только тогда, когда он уже (далеко) ускакал вперед и верхом постепенно, благодаря милостям пути, успел проехать длиннейшие пространства. Не настигли следов его и не догнали ни его, пи пыли (поднятой им). Он прибыл к Тимуру, облобызал руки его, изложил ему историю свою, поведал [459] ему, что с ним случилось, и сказал: «ты устремляешься в страны дальние, да в местности дикие и заброшенные, из-за этого подвергаешься опасности, пересекаешь хребты пустынь и перебираешь книги путешествий, а вот добыча холодная, перед самыми глазами твоими; ты добудешь ее легко и удобно, как тебе будет угодно и приятно. Для чего же мешкать и дремать? из-за чего медлить и отлагать? Поднимись с твердою решимостью, и я тебе порука в том, (что) нет крепости, которая тебя задержит, и нет преграды, которая тебя остановит; нет пресекателя (меча), который отгонит тебя; нет отражателя, который заградит тебе путь; нет супостата, который противостанет тебе, и нет воителя, который сразится с тобою. Там только сброд и сволочь. Богатства же там поддадутся угону и сокровища придут (к тебе) на своих ногах!» Он (Идику) не переставал подстрекать его (Тимура) к этому, возбуждать да опутывать его на все лады... Тогда Тимур с величайшею быстротою приготовился к завоеванию Дешт-Берке. Это область исключительно Татарская, переполненная разными животными и Тюркскими племенами, со (всех) сторон огражденная и во (всех) частях возделанная, обширная по объему, здоровая водою и воздухом. Люди ее — мужи (в полном смысле), войны ее — (превосходные) стрелки. По языку это самые красноречивые Тюрки, по жизни — самые праведные, по челу — самые прекрасные, по красоте — самые совершенные. Женщины их — солнца, мужчины их — полнолуния, цари их — (великие) головы, бояре их — (богатырские) груди. Нет в них ни лжи, ни обмана, нет между ними ни хитрости, ни лукавства. Обычай их — ездить на телегах с уверенностью, не знающей страха. Городов у них мало и переходы их (от одного привала до другого) продолжительные. Граница Дештской земли с юга — море Кользумское (= Каспийское), злобное и своенравное, да море Египетское, завернувшее к ним из области Румской. Эти два моря почти что сталкиваются, не будь промеж них гор Черкесских, составляющих между ними «грань непроходимую» (См. Коран LV, 20.). С востока пределы владений Харезма, Отрар, Саганак, да другие земли и страны по направлению к Туркестану и землям Джетским, вплоть [460] до границ Китайских, принадлежащих к владениям Монголов и Хатайцев. С севера — Ибирь и Сибирь, пустыни и степи, да пески (нагроможденные) точно горы. И сколько этой степи, где бродят птицы и звери! Она подобна милости вельмож (нашего) времени: край, до которого не доберешься, и предел, до которого не доплетешься. С запада — окраины земель Русских и Булгарских, да владения христиан-нечестивцев; к этим окраинам прилегают владения Румские, (лежащие) по соседству с землями, подвластными Ибносману. Выезжают, бывало, караваны из Харезма и едут себе на телегах спокойно, без страха и опаски, вдоль до (самого) Крыма, а переход этот (требует) около 3 месяцев, в ширину же море песку, длиною в 7 морей, в котором но отыщет пути и вожак и по которому не пройдет самый отважный из сметливых людей. Караваны не возили с собою ни продовольствия, ни корму для лошадей, и не брали с собою проводника, вследствие многочисленности (тамошних) народов, да обилия безопасности, еды и питья у (живущих там) людей. Путешествовали они не иначе, как от одного племени до другого, и останавливались только у того, кто (сам) предлагал у себя помещение. Это точно про них говорит стих (Древнего поэта Эннабиги Эддзобьяни. См. Journ. Asiat. 1868, Sept. p. 275, и Fleischer, Sitz.-Berichte (d. k. sachs. Gesellsch. d. Wiss. 1865, p. 283.): «все они расположились по обе стороны Оказа, а дети их созывают там (друг друга) на игру крича арар». Ныне же в тех местностях, от Харезма до Крыма, никто из тех народов и людей не движется и не живет, и нет там другого общества кроме газелей и верблюдов. Столица Дешта — Сарай. Это город мусульманской постройки, чудной крепости. Описание ого будет приведено (ниже). Султан Берке — да помилует ого Аллах, — приняв ислам, построил его (Сарай), избрал его столицею (своего) царства и возлюбил его. Он побудил народы Дешта ко вступлению в заповедь и на пастбище ислама, и вот почему он (Дешт) стал (сборным) местом всякого добра и блага, так что к (прежнему) прозванию «Кипчак» прибавилось (еще) прозвание «Берке» (В оригинале эта фраза представляет непереводимую игру слов, так как тюркское имя Берке или Береке по-арабски значит: благодать.). Маула и сейид наш Ходжа Исамеддин, сын покойного маулы [461] и сейида нашего Ходжи Абдельмелика, одного из сыновей знаменитого шейха Бурханеддина Эльмаргинани (Ум. в 593-м году (= 24 нояб. 1196-12 нояб. 1197 г.). См. Hadji Khalfa VII, p. 1059, № 2257.) — да помилует его Аллах — возвращавшийся из славного Хиджаза в 814 году (= 25 апр. 1411 — 12 апр. 1412 г.), а в наше время, т. е. гл. 840 году (= 16 июля 1436 — 4 июля 1437 г.), сделавшийся начальником в Самарканде, продекламировал мне (следующее) стихотворение свое в Астрахани, одном из Дештских городов, претерпев на пути Дештском разные невзгоды: «я слышал было, что благо находится в степи, прозванной по своему султану Берке (т. е. степью благодати). Дал я верблюдице моего путешествия остановиться на одной из окраин ее (степи), но не нашел там никакой благодати...»
Когда Беркехан был пожалован почетною одеждою ислама и водрузил в землях Дештских знамена в честь исповедания ханефийского, то он пригласил к себе ученых из всех краев да шейхов со всех сторон и концов, чтобы они научили людей уставам религии своей и указали им пути своего единобожия и правоверия, раздавал им (за это) богатые подарки, и на тех из них (ученых), которые пришли (на его призыв), излил (целые) моря даров. Он оказывал покровительство науке и ученым, уважал законы Аллаха всевышнего и уставы пророков. Были у него в это время, а после него у Узбека, да у Джанибекхана, маула наш Кутбеддин, ученейший Эррази 23, шейх Саадеддин [462] Эттефтазани (Ум. в 791 году (= 1389). См. Hadji Khalfa, VII, p. 1202, № 7560.), сейид Джелаледдин, толкователь «Хаджибии» 24, и другие знаменитости ханефийские и шафийские 25, а потом, после них, маула [463] наш Хафизеддин Эльбазази (Ум. в 827 г. (= 5 дек. 1423 — 22 нояб. 1424 г.). См. Hadji Khalfa, VII, p. 1078, № 2947.), и маула наш Ахмед Эльходженди (Вероятно Ахмед, сын кадия Бурханеддина Махмуда, сына Асада, Эльходженди, автор соч. *** (Hadji Khalfa, VI, 112)) — да помилует их Аллах! При содействии этих сейидов, Сарай сделался средоточием науки и рудником благодатей, и в короткое время в нем набралась (такая) добрая и здоровая доля ученых и знаменитостей, словесников и искусников, да всяких людей заслуженных, какой подобной не набиралась ни в многолюдных частях Египта, ни в деревнях его. Между построением Сарая и разрушением тамошних мест (прошло) 63 года. Это был один из величайших городов по положению (своему) и населеннейший по количеству народа. Рассказывают, что у одного из вельмож его сбежал невольник и, поселившись в месте, отдаленном от (большой) дороги, открыл там лавочку и торговал в ней, снискивая себе пропитание. Так прожил этот негодяй около 10 лет, и господин его (ни разу) не встречал его там, не сходился с ним и не видел его, вследствие величины его (города) и многочисленности жителей его. Он (лежит) на берегу реки, отделившейся от реки Итиль, относительно которой путники, летописцы и странствователи (?) согласны, что больше ее нет (ни одной) в числе [464] рек проточных и вод пресных, нарастающих. Выходит она из земли Русских, и нет от нее другой пользы кроме той, что она радует души. Впадает она в море Кользумское (= Каспийское), подобно Джейхуну и прочим рекам Аджемским, хотя море Кользумское закрыто и окружено несколькими Персидскими владениями, как то: Гиляном, Мазендераном, Астерабадом и Ширваном. Имя Саранской реки Сингиля; через нее переезжают не иначе, как на (больших) судах; не вступает в нее нога ни пешехода, ни всадника (т. е. не переправляются через нее вброд). Да сколько рукавов отделяется от этой длинной и широкой реки, а каждый рукав больше Евфрата и Нила!
О том как настал этот потоп (т. с. Тимурово нашествие) и смыл народы Дештские после поражения Токтамышева (Ed. Manger, I, стр. 384-387; Кальк. изд. стр. ***-***.). Прибыл Тимур в этот край (Дешт-Кипчак) с войсками несметными, нет: с морями бурными, с обладателями стрел летучих, мечей секущих да копий зыбучих, со львами задушающими и тиграми нападающими, со всякого рода настигателями, вымещающими на неприятеле месть свою, защищающими добро свое и соседей своих, логовище и убежище свое, добычу свою и род свой, ввергающимися в пучины моря боевого и противоборствующими волнам и потокам его (моря). Тогда Токтамыш послал к старейшинам своих людей и начальникам своих народов, к жителям своих песчаных степей и обитателям окраин своих, к главам своей родни и вождям (собств. коренным зубам) правой и левой сторон, созывая их и приглашая их к сопротивлению и к бою. Они пришли, влача за собою одежду повиновения и устремляясь (к нему) со всех высей, собрались по племенам и родам, конные и пешие, вооруженные мечами и стрелами, надвигающиеся и наступающие, отражающие и поражающие острым мечем и копьем. Эти люди самые отборные и меткие стрелки; метатели их не дают промахов и стреляют лучше Соалей (Соали или Бену-Соальсо ставляли отрасль большого южно-арабского племени Тайитов, отличавшуюся своим наездничеством и меткостью стрельбы.). Когда они натянут тетивы, то и попадут в жилы, и когда доискиваются нужного, то и достигают цели, [465] сидит ли она неподвижно или летает. За тем он (т. е. Токтамыш) двинулся в бой и приготовился к битве и состязанию с войсками похожими на песок, по многочисленности своей, и на горы, по громадности своей.
О раздоре, возникшем в войске Токтамышевом во время сражения (Изд. Манжера I, стр. 388-397; изд, Калькут. стр. ***-***.). Когда оба строя противостали друг другу и обе рати вступили в бой, то из войска Токтамышева выступил один из вождей правого крыла, имевший злобу на одного из эмиров, и потребовал (выдачи) его от него (от Токтамыша), прося у него (Токтамыша) разрешения убить его (эмира). Он (Токтамыш) сказал ему: «да, твое желание будет уважено и твоя просьба будет улажена, но ты видишь, что случилось и приключилось с людьми, так оставь нас в покое, пока мы не управимся и не добьемся того, чего желаем; (тогда) я отдам тебе твоего должника и предоставлю тебе твоего соперника, и ты вымести на нем твою злобу и удовлетвори твои притязания». Но он ответил: «нет, (мне он нужен) сейчас, а коли нельзя, то нет тебе (от меня) ни послушания ни повиновения!» Тот (Токтамыш) возразил: «мы (находимся) в тяжком горе, которое озабочивает (нас) более твоего желания, и в мрачном положении, которое кручинит (нас) более твоей беды, так потерпи и не торопи, да успокойся и не бойся: ни от кого не уйдет то, что (ему) следует, и не пропадет то, на что он имеет право. Не заставляй же слепого искать убежища на обрыве, и не будь из тех, которые чтут Аллаха ради барыша; ты (теперь) точно среди ночи несчастия, уже минувшей, и зари благоденствия, уже занявшейся, так оставайся на своем месте и напускайся на своих противников, наступай и не отставай, да вершай, что тебе приказано». Но этот эмир (не послушался и) двинулся с громадной толпой; за ним последовали все изменники и отступники, да все его племя, которому имя Актау. Отправился он, устремляясь во владения Румские, пришел с своими людьми в земли Адрианопольские и поселился в этих местах. Вследствие этого расстроилось войско Токтамышево и стрелы желания его не попадали в то место, в [466] которое они пускались. Не видя возможности уклониться от стычки и избегнуть встречи, он подбодрил свой дух и свое войско, отбросил свою спесь и свое легкомыслие, выставил вперед удальцов из своих ратей, выстроил конницу и пехоту, укрепил центр и фланги, да наладил стрелы и мечи. Что же касается войска Тимура, то оно обошлось без этих приготовлений, потому что дело ему было известно, да положение его ясно, и на челе его знамен были начертаны слова победы и власти. Затем обе рати сошлись, ударили друг на друга, смешались и запылали огнем сражения. Столкнулись враги с врагами, простерлись шеи под (мечами) рубящими и подверглись груди (копьям) бьющим; помрачились лица и покрылись пылью; оскалили зубы волки боевые и завыли; ожесточились тигры злобные и выпрямились (к прыжку); сцепились львы полчищ и встали дыбом; покрылись кожи перьями стрел и вздрогнули; опустились чела вождей и головы глав в михрабе битвы (как бы преклоняясь) к молитве и простерлись (на земле); закрутилась пыль, и взвился прах; погрузились в моря крови все и знатные и простые; во мраке пыли летание стрел стало метанием снарядов в бесовских вождей, и в тучах праха сверкание мечей сделалось блестящим сиянием над царями и султанами. Кони смертей не переставали носиться и крутиться, а львы отрядов нападать и напускаться (на врагов); взвивалась на воздух пыль от копыт и лилась по степи кровь от мечей, так что земель стало шесть, а небес как морей восемь. Длился этот бой и погром около 3 дней; затем явилась пыль от бегства войска Токтамышева, показавшего тыл; рати его разбежались и отступили, а полчища Тимура разбрелись по владениям Дештским, да расположились (в них). Он покорил племена их и (ему) подчинились последние и первые из них. Завладел он движимым и разделил его, да недвижимым и унес его с собою, собрал (все) захваченное и роздал добычу, дозволил грабить да полонить, произвел гибель и насилие, уничтожил племена их, истребил говоры их, изменил порядки да увез (с собою все) захваченный деньги, пленных и имущество. Передовые войска его дошли до Азака и он разрушил Сарай, Сарайчук, Хаджитархан и (все) эти края. Возвысилось положение Идику при нем. Затем [467] он перебрался в Самарканд (В другом месте (изд. Манжера I, стр. 424; изд. Калькут. стр. ***) говорится, что Тимур «не мог остаться в Персии вследствие (множества) народа Дештского, находившегося с ним, и потому, направился в Самарканд, где он вытряс свои бурдюки и опорожнил мешки свои от Дештского добра, которым наполнил их».), в сообществе Идику, пожелав от него, чтобы он последовал за ним.
О том, что устроил Идику и как он обманул Тимура да провел его (Изд. Манжера I, стр. 398-407; Кальк. изд. стр. ***-***.). Идику послал гонца к своим родичам и соседям, да к племенам левой стороны — все они принадлежали к числу сторонников и друзей его — без ведома о том Тимура, (сказал), чтобы они ушли из своих мест и откочевали из своих родных краев, направляясь туда, где и самый центр и местности до него (представляют) трудное сообщение и много опасностей, чтобы они, коли возможно, на одном привале не оставались 2 дня, и чтобы они (непременно) поступили так, иначе Тимур, застигнув их, рассеет их и погубить всех. Они последовали тому, что им предписал Идику, и шли, не останавливаясь. Узнав, что дружина его ушла и что люди его ускользнули от Тимура, Идику сказал ему: «о владыка наш, эмир, есть у меня громадное множество родичей и домочадцев; они (составляют) мои мышцы и мои руки и с исправностью их средств пропитания (сопряжено) мое благополучие, но они не безопасны, ибо после меня им приключатся обида и притеснение от Токтамыша; я не сомневаюсь, что он погубит и истребит их всех до единого. Пока я сам защищен против него по милости вашего величества, он будет вымещать злобу своего характера на моих домочадцах и родичах; ведь я наладил нить этих столкновений и ввергнул его в теснины бедствия и лохмотья поражения. Во всяком случае, мне не весело на душе, что они живут в одном с ним месте, и может ли жизнь мне быть приятной, пока мои друзья — его соседи? Если светлый разум (твой) разрешит послать гонца в те места и к (этим) многочисленным племенам с монаршим указом и высочайшим наказом, чтобы склонить мысли их и умилить сердца племен и родов их, да приказать им откочевать и улучшить положение свое, то мы все [468] будем (жить) под достославною тенью, в садах благоденствия, покрытых листвою и плодоносных (Френ в своем экземп. изд. Манжера приписал следующую заметку С. Десаси: *** duplici sensu accipi potest, 1° ut sit *** a rad. *** (multo virore splenduit planta) et tunc erit *** 2° ut sit *** (solum culturae idoneum), tunc erit ***.). Мы высвободимся из гладкой степи этого Дешта («Et evademus ab hoc Deschto cujus planities est laevis, i. e. omnibus vegetabilibus caret. S. de Sacу (там же)), завершив минувшие бедствия, и проведем остальное (время) в вертоградах, у подножия которых протекают реки. Но выше всего разум высочайший, и для рабов первое, дело — следовать тому, что он постановляет». Тогда Тимур сказал ему: «ты пальмочка его (народа) подпертая и столбик его потертый (Поговорка, выражающая положение человека, имеющего значение и силу.) и, не смотря на твой сан, ты (сам) исходил эти дороги». Он (Идику) возразил: «все люди — рабы твои, следующие твоему желанию, и твои послушники; кого ты признаешь достойным какого-либо дела, для того любой труд легок». Он (Тимур) сказал: «нет, ты первый затеял это дело, так будь и порукою его; ведь не требует (чужого) решения, кто сам повелитель города». Он (Идику) ответил: «присоедини ко мне одного из эмиров; пусть он будет мне защитою против них (Из приписки в Френовом экземпляре видно, что С. Десаси вм. *** читал *** «adjumentum vel munimen».), с указами монаршими относительно того, что порешит разум высочайший». Он (Тимур) согласился с ним, исполнил желание его и придал ему того, кого он пожелал. Покончив свои необходимые дела, оба двинулись и направились к своему месту искомого. По уходе Идику от Тимура, последний захотел исправить свое упущение, поняв, что Идику прельстил его ум и обманул его. Он отправил к нему гонца (с приказанием) вернуться к нему по одному делу, которое случилось, и для совещания, которое подвернулось, но когда гонец предстал пред него (Идику) и сообщил ему, для чего он прислан, то он (Идику) сказал ему и бывшему при нем эмиру, запретив обоим следовать за ним: «управьтесь с вашим делом, да отправьтесь [469] к вашему господину, облобызайте его руки и сообщите ему, что сроку нашего общения тут конец и что я (далее) непричастен ему, ибо страшусь Аллаха». Им нельзя было грубо отнестись к нему, и в таком критическом положении они могли только ласково обойтись с ним. Поэтому они распростились с ним, повернули назад и уехали, не останавливаясь. Когда это дошло до Тимура, то он огорчился и смутился, встревожился и закручинился, воспылал на него гневом великим и раскаялся, когда (уже) миновало время раскаяния. Со злобы на него он чуть было (сам) не убил себя и испил чаши (сказанного в Коране): «и (настанет) день, (когда) беззаконник станет кусать руки свои» (Коран, сура XXV, 29.). Но не одолела его страсть расправиться с ним и не нашло на него желание двинуться на него, а отправился он в свои владения, да затем в Самарканд, и оставил его (в покое). Вот чем кончилось дело его с Дешт-Берке, так что говорят: не обманул и не перехитрил Тимура, да не ввел его в заблуждение и в ошибку словом и делом никто, кроме упомянутого Идику и, скажу я (с своей стороны), кроме главного кадия, Велиэддина Абдеррахмана Ибнхальдуна Эльмалики, о котором будет сказано ниже (См. изд. Манжера, II, стр. 186; изд. Калькут. стр. ***. Срав. также Jоurn. Asiat. 1844, I, стр. 350-352.).
О сражениях и боях, происходивших в Северных странах между Токтамышем и Идику до тех пор, пока изменились дела и положение каждого из них (Изд. Манжера, I, стр. 408-422; изд. Кальк. стр. ***-***.). Когда Тимур удалился с тем, что он добыл, и, возвратясь в свои владения, утвердился в них, а Идику присоединился к своим сторонникам и обрадовался своим приятелям и наперсникам, то последний принялся за разведку дел Токтамыша, остерегался и оберегался его, но приготовлялся и вооружался к отражению его, не будучи в состоянии зашить то, что разорвал, и починить то, что разломал. Кроме того он не мог присвоить себе название султана, потому что таким, будь это возможно, (непременно) провозгласил бы себя Тимур, завладевший (всеми) царствами. Тогда он (Идику) поставил от себя султана и в столице возвел (особого) хана, созвал [470] к нему предводителей левой стороны и начальников племен ее. Они вняли зову его и прибыли к нему, будучи сильнее других и безопасны от злобных действий Джагатайцев и несправедливости их. Вследствие этого султан его усилился, и хан его обогатился (целыми) караванами полчищ; основания его в столице утвердились и столбы его (власти) возвысились. Что касается Токтамыша, то он — когда страх его отошел и в мозгу его (опять) утвердился разум, а враг его ушел, и спокойствие его водворилось — собрал войска свои и призвал на помощь народ свой, который и помог ему. Не прекращались удары боя в ожидании битвы между ним и Идику, а глаза покоя, точно веки судьбы, притворяющейся слепою, не переставали смыкаться для примирения их друг с другом. Дошло до того, что они сразились между собою 15 раз, (причем) раз тот одержит верх над этим, а другой раз этот над тем. Дела племен Дештских стали ухудшаться да расстраиваться и, вследствие малочисленности убежищ и крепостей, подверглись разъединению и розни, тем более, что на них нападали два льва и налегали две беды. Большая толпа их ушла с Тимуром, которому она стала подвластной и у которого находилась в плену. От них отделилась часть, которая не поддается ни счету, ни счислению и не может быть определена ни диваном (= палатой), ни дефтерем (= списком); она ушла к Румийцам и Русским и, по своей злополучной участи и превратной судьбе своей, очутилась между христианами многобожниками и мусульманами пленниками, точно так как это случилось с Гассанидом Джебеле (Т. е. с гассанидским царем Джебеле, сыном Элайхама, о котором см. D'Herbelot, Bibl. Orient. ?. II, p. 116.). Имя этому отряду — Карабогдан. По этим причинам, жившие в довольстве обитатели Дешта дошли до оскудения и разорения до разъединения и безлюдства, до нищеты и совершенного извращения. Они дошли до того, что если бы кто поехал по нему (Дешту) без вожака и руководителя, то он вследствие опустошения его (края) непременно погиб бы при переездах своих. Летом ветры сдувают пески и скрывают да сметают дорогу путнику, а зимою снег, падающий там, скопляется на ней и покрывает ее, так что вся земля его (Дешта) пустынна и жилища [471] его безлюдны, привалы и водопои покинуты, пути его, по всему вероятию, губительны и недоступны. Пятнадцатое сражение было не в пользу Идику: он был разбит и рассеян, обращен в бегство и прогнан. И погрузились он да около 500 человек из его приближенных в море песчаное, которого никто не знает. Токтамыш стал единодержавцем в царстве и очистился для него Дешт-Берке, но при всем том он жаждал известий об Идику и делах его да очень желал собрать сведения о том, как он погиб в песках своих. Так прошло около полугода; исчезли след его из глаз и молва о нем с языков, но Идику был превосходный знаток этих песчаных бугров и холмов и (один) из тех, который поступью ног своих (часто) пересекал поверхность этих бесплодных и диких степей. Он шел, выжидая и высматривая, размышляя и обдумывая смысл того стиха, который я произнес: «следи за делом и высматривай удобный случай, пользуйся временем, когда оно настало, и соединяй терпение с рассудительностью; таким способом лист тутового дерева становится шелком».
Убедившись, что Токтамыш отчаивается в нем и уверен, что его растерзал «лев смертей», он (Идику) стал допытываться вестей о нем, выслеживать и высматривать следы его, да разведывать, пока из (собранных) сведений не удостоверился в том, что он (Токтамыш) один без войска (находится) в загородной местности. Тогда он, сев на крылья коня, укутался в мрак наступающей ночи, занялся ночною ездою и променял сон на бдение, взбираясь на выси так, как поднимаются водяные пузыри, и спускаясь с бугров, как опускается роса, пока (наконец) добрался до него, (ничего) не ведавшего, и ринулся на него, как рок неизбежный. Он (Токтамыш) очнулся только тогда, когда бедствия окружили его, а львы смертей схватили его и змеи копий да ехидны стрел уязвили его. Он несколько (времени) обходил их и долго кружился вокруг них; затем пал убитый. Из битв это был шестнадцатый раз, закончивший столкновение и порешивший разлуку (с жизнью). Утвердилось дело Дештское за правителем Идику и отправились дальний и ближний, большой и малый, подчиняясь его предписаниям. Сыновья Токтамыша разбрелись в (разные) стороны: [472]
Джелаледдин и Керимбирди (ушли) в Россию, а Кубал (Чит. Кубяк. — Fraehn (1.1.): lege *** Kujak.) и остальные братья в Саганак (Для соблюдения хронологического порядка я счел полезным вставить здесь сперва рассказ Ибнарабшаха о походе Идику в Харезм (Изд. Манжера II, стр. 608-611; изд. Кальк. стр. (***-***); а затем уже поместить конец этой главы.)...
Потом Идику из края Северного поднялся с войсками (многочисленными), как песок, и с решимостью да осмотрительностью двинулся во владения Харезмские, которыми правил наместник (Тимура), по имени Мусика (Или Мусака, по поручению Тимура восстановивший город Харезм. См. Hist, de Timour-Bec II, 4.). Узнав о Татарах, последний убоялся гибели своей и ушел, забрав с собою своих людей и приверженцев. Это было после нашествия Татар Румских (Об этих Румских Татарах или Карататарах, в 806 году переселенных Тимуром в Мавераннехр, см. Quatremere в Not. et Extr. XIII, 77-79.), которые ушли к Аргуншаху (полководцу Тимурову) и перебрались через Джейхун, в то время замерзший. Вернулся Аргуншах в свое местопребывание и прибыл Идику в Харезм да овладел им (В реджебе 808 года (= 23 дек. 1405 — 21 янв. 1406 г.). См. Not. et Extr. XIII, 226.). Двинулся он (оттуда) с конницей своей к Бухаре, опустошил окрестности ее, но за тем вернулся в Харезм, потому что в Джагатае уже запылал огонь (брани) и причинил зло. В Харезме и областях его он поставил с своей стороны человека, по имени Анка (На этом оканчивается вставка, упомянутая в примеч. 2.)...
Устраивалось дело людское по указам Идику: он водворял в султанство кого хотел и смещал его с него, когда хотел; прикажет и никто не противится ему, проведет грань и (никто) не переступит этой черты. К числу тех, которых он поставил, принадлежать Кутлугтимурхан и брат его Шадибекхан, затем Фуладхан, сын Кутлугтимура, а потом брат его, Тимурхан. В его (Тимурханово) время расстроились дела; он не вручил своих бразд (эмиру) Идику, сказав: «нет за ним ни славы, ни почета; я передовой баран (т. е. глава), которому повинуются, как же я стану подчиняться (другому); я бык (т. е. вождь), за которым [473] следуют, так как же я стану сам идти за другим». Возник между ними обоими разлад, появилось со стороны ненавистников скрытое лицемерие, пошли бедствия и несчастия, войны и враждебные действия. В то самое время, когда сгущались мраки междоусобиц и перепутывались звезды бедствий между обеими партиями в сумраках Дештских, вдруг, в полном величии (собств. в полнолунии) власти Джелалиевой, появился (один) из блестящих потомков Токтамышевых и поднялся, выступая из стран Русских (Т. е. Джелаледдин, известный в наших летописях под именем Зелени-Салтана.). Произошло это событие в течение 814 года (= 25 апр. 1411 — 12 апр. 1412 г.). Обострились дела, усложнились бедствия и ослабело значение Идику. Тимур(хан) был убит (Френом сделана следующая приписка: «Censeo legendum *** «et occisus est Timur (scil. a Dschelal-ud-dino; cf. Schildberger)». Правильность этой поправки очевидна, потому что Идику не был убит, а утонул, как рассказывается ниже самим Ибнарабшахом.) и продолжались смуты да раздоры между царями владений Кипчацких, пока (наконец) Идику, раненый, потонув, не умер. Его вытащили из реки Сейхуна, у Сарайчука, и бросили на произвол судьбы, да смилуется над ним Аллах всевышний! О нем (сообщают) удивительные рассказы и былины и чудные диковины (небылицы): стрелы бедствий, (пущенные) во врагов его, (всегда) попадали в цель, помышления (его были) козни, битвы (его) западни. В основах управления (государством) у него (обращались) монеты хорошие и дурные, разбор которых выделит (настоящую) цель (его стремлений) от того, что (им) достигнуто (С. Десаси (1. 1.) переводил последнюю фразу следующим образом: «nummi parati boni et nummi monetae pravae, de quibus si inquirere voluerimus, id alienum fuerit a scopo quem nobis proposuimus». Френ же предлагал такой перевод: «pecuniae probae aeque ас adulterinae, quarum disquisitio superabat omnem quem inde petere licet fructum», но прибавил к этому вопросительный знак.). Был он очень смугл (лицом), среднего роста, плотного телосложения, отважен, страшен на вид, высокого ума, щедр, с приятной улыбкой, меткой проницательности и сообразительности, любитель ученых и достойных людей, сближался с благочестивцами и факирами, беседовал (шутил) с ними [474] в самых ласковых выражениях и шутливых намеках, постился и по ночам вставал (на молитву), держался за полы шариата, сделав Коран и сунну да изречения мудрецов посредниками между собою и Аллахом всевышним. Было у него около 20 сыновей, из которых каждый был царь владычный, имевший (свой) особый удел, войска и сторонников. Правил он всеми делами Дештскими около 20 лет. Дни его (царствования) были светлым пятном на челе веков, и ночи владычества его — яркою полосою на лике времен 2
To view the link Register
